Когда в доме битва
Дом и семья – это крепость. А что происходит внутри крепости – дело только ее обитателей. И если что не ладится, то последний к кому прислушиваются – это ребенок.
В доме битва
За полночь. Опять меня будят крики соседей за стеной. Слов не разобрать. Наполненный злобой повизгивающий женский голос. Мужской рык. Грохот. Женский вопль, переходящий в плач. Сердце бешено колотится. Вспоминаю детство. Так часто этот вопль раздавался ночами у нас дома. Летели стекла, разбивались зеркала. Ломались дверцы шкафов. Отец бушевал. Мы с сестрой забивались в угол и визжали от страха. Не помню как все заканчивалось. Такие погромы на некоторое время «выбивали» у меня слух и иногда зрение. Вспышки перед глазами, в эти моменты я просто застывала на месте. Иногда тормоза выключались к вечеру следующего дня. В садике меня за это не любили воспитатели. Наказывали за то, что не внимательна на занятиях, плохой аппетит (кстати, до сих пор ненавижу молоко, даже его запах!). Если шлепки не помогали, воспитатели закрывали меня в туалете, лишали прогулок или участия в утренниках. А еще я была в немилости, потому что почти никогда не спала днем. Я и не могла спать! Потому что глубоко в сознании закрепилась мысль: если я засыпаю, а папы рядом нет – опять полетят дверцы шкафов.
И вот опять мама укладывает нас с сестрой спать одна, а сама занимает выжидательный пост. Сквозь щель пробивается свет из зала. Но телевизор не работает. Тишина. И мы с сестрой молчим, я знаю, что если засну – это начнется. Стараюсь бодрствовать, но в три года не спать сутками – страшная пытка, и сон побеждает…
Маме надоели постоянные драки или что-то еще. Она спрятала нас от отца у одной знакомой бабушки. Никаких объяснений. Просто оставила и уехала. Приехала один раз. Но объяснений мы с сестрой кажется все равно не дождались. Они были и не нужны. Мы слышали и видели, как мешали людям, у которых жили. К нам придирались за столом – не умеем есть с общей посуды (то есть со сковородки, а чего вы хотите от детсадовских детей, которым всегда кладут в отдельную посуду); когда мы гуляли во дворе, на нас сердились за то, что беспокоим домашних птиц или выходим за ограду. Тогда папа мог нас увидеть и забрать (да разве это плохо? Мы были в недоумении). Как то даже вместо награды мы удостоились громкой ругани за то, что вызволили селезня из ловушки. Он застрял лапой в коряге и долго барахтался у тропинки. А мы оказались виноваты в том, что он нас испугался и застрял. Нельзя было к нему подходить близко. Да как же не подойти! У него такие перья! Они переливаются на солнце и тянут как магнит!
Каждый вечер мы с сестрой ложились спать и еще долго шептались: составляли грандиозный план побега. Говорили, что «убежим куда глаза глядят, и будем там жить, и искать маму». Как то даже набрали хлебные крошки с пола в носовой платок, решили что будем по дороге питаться ими, пока не вырастут ягоды и грибы. А потом будем собирать дары леса. Ждали, когда снег стает, и подсохнут лужи. Чтобы легче было идти. А дни все шли, и мы ждали, перешептываясь каждую ночь: «Все. Завтра давай уйдем… давай… я хочу к маме, а ты? Я тоже… если снег растает, откроем ворота и уйдем…»
Никакого «убежим». Неверно думали, что здесь мы не нужны и держать нас не станут. Спокойно уйдем. Мы не знали, что эти люди несли за нас ответственность, поэтому отпустить восвояси они нас не смогут. Но ведь детям не важны обязательства взрослых. Они лишь чувствуют, как к ним относятся. Любовь – более весомый аргумент, чем механическая забота о кормлении, одевании и сне. Обид или недоумения, что нас оставили, не было. Мы просто хотели к маме, считая, что быть с ней – самое правильное решение.
Скелеты в шкафах
Глубокая ночь. Опять меня будят крики. Грохот. Женский вопль, переходящий в плач. А ведь мне уже двадцать пять. Я замужем, есть ребенок. Мы не скандалим с супругом, когда он пьян. Пусть будет даже четыре утра, я кормлю его, мы ложимся спать, а на следующий день разбираем недовольства. О рукоприкладстве речи нет. Я не как мама, он не как мой папа. Мы другие. Но почему так бешено колотится сердце, когда за стенкой ругаются? Почему я опять боюсь закрыть глаза и в оцепенении часами смотрю в стену, за которой прогремела чужая война?
Хочется вмешаться, вызвать милицию, но останавливает тот факт, что нам в таких сценах никто из соседей никогда не помогал. За исключением случая, когда отец избивал маму при друзьях-собутыльниках. Милицию, кажется, вызвали.
Прошло семнадцать лет с тех пор как мы живем бок о бок с этими соседями. Их девочки уже взрослые. На какое-то время их голоса не было слышно во время драк родителей. Но сегодня я услышала одну из них. Она вмешалась, когда дело дошло до рукоприкладства. Но это было уже не подвывание маме от страха. Она выступала в роли судьи.
Приблизительно так:
– Ну сколько можно это терпеть! Вы же всю жизнь прожили вместе! Мама, ты же сама его доводишь, сама не начинай! Видишь же, что папа сейчас пьяный, не соображает. Утром протрезвеет, тогда хоть заорись на него.
Следующее уже в адрес отца с большими эмоциями:
– Ты не можешь что ли сдержаться и вести себя как мужчина? Настоящий мужчина не поднимает руку на женщину. Как тебе не стыдно бить маму!
– Я ее и пальцем не трогал.
– Я слышала как ты ее не трогал! Не надо мне врать, мы же столько раз видели как ты ее бил!
А теперь обращение к родителям:
– Как вам не стыдно перед другими людьми. Никто так не ругается и не дерется среди ночи? Только вас слышно! Повздорили, и ладно. Сядьте и разговаривайте как нормальные люди, не надо доводить друг друга до драки.
Мама и папа, конечно, не стерпели замечание:
– Когда взрослые ругаются, не вмешивайся!
– Я буду вмешиваться до тех пор, пока вы не научитесь себя вести… и т.д., дальше писать излишне. Поясню только, что девочка отстояла сказанное мнение и выдержала свою позицию без вины за то, что вмешалась во «взрослый разговор» и, как бы ни были уязвлены родители замечанием ребенка, но за стол переговоров они сели.
Раньше я прокручивала в голове родительские ссоры и думала: а смогла бы я повлиять на них и прекратить драки, будь я старше?
Наверное нет. Сознание было другое. Я же не понимала, что когда воспитатели в саду бьют детей, особенно по лицу – это не нормально. Для меня это было нормой, потому что дома тоже били, и взрослые еще и между собой дрались. Я считала: это не приятно, но если так везде, значит так и должно быть. Сейчас многое изменилось. Я благодарна маме за то, что она сумела разорвать эти «узы брака». Мы не видели отца уже двадцать лет. После его ухода мы долго не разговаривали о нем несколько лет. Мама не говорила о нем ни плохо, ни хорошо, вообще ничего, как будто его и не было. Но сейчас я понимаю, если бы мы продолжали жить с ним, то наверно для нас эти драки стали бы нормой и продолжились бы в созданных нами семь.
Читайте также:
Автор: Гульмира Цой
